Активное бессознательное, способное увеличить силу нашего ограниченного сознательного разума, было бы замечательным благом. Но бессознательное мышление – это не более чем миф.
Великий французский математик и физик Анри Пуанкаре (1854-1912) проявлял особый интерес к истокам своей удивительной креативности. Достижения Пуанкаре были впечатляющими: его работы кардинальным образом изменили математику и физику, в том числе заложили важнейшие основы теории относительности Эйнштейна и современного математического анализа хаоса. Однако у него также были весомые предположения относительно того, откуда пришли многие из его блестящих идей. В частности, речь идёт о бессознательном мышлении.
Пуанкаре обнаружил, что он часто безуспешно боролся с какой-то математической проблемой, возможно, в течение нескольких дней или недель (справедливости ради стоит отметить, что вопросы, над которыми он работал, были очень трудными, мягко говоря). Затем, когда он не прилагал усилия, чтобы развязать проблему, возможное решение само появлялось в его голове – и после проверки оно почти всегда оказывалось правильным.
Как такое было возможно? По мнению Пуанкаре, его подсознание в фоновом режиме перебирало всевозможные подходы к решению проблемы – и когда подход казался эстетически «правильным», оно передавало его сознанию.
Пуанкаре считал, что процесс «бессознательного мышления» осуществлялся вторым «Я», подготовленным и заряженным энергией в периоды сознательной работы, но способным рассматривать насущную проблему вне уровня сознания.
Известный немецкий композитор ХХ века Пол Хиндемит в своей книге «Мир композитора» пишет об аналогичном убеждении, используя поразительную метафору.
«Всем нам известно впечатление, которое производит сильная вспышка молнии ночью. В течение секунды мы видим широкий ландшафт – не в общих чертах, а со всеми деталями, – пишет Хиндемит. – Если мы не способны в мгновение ока увидеть композицию в её абсолютной полноте, со всеми деталями на соответствующем месте, значит, мы не истинные создатели».
В буквальном смысле утверждение Хиндемита, казалось бы, подразумевает, что весь процесс создания композиции – это работа бессознательного; ноты появляются в результате бессознательных процессов, чтобы в конечном итоге пробиться в сознание в момент впечатляющего озарения.
Бессознательное произведение закончено, композитору остаётся лишь изложить готовое произведение на бумаге – а это самая скучная деятельность, учитывая, что творческий труд уже сделан.
Концепция Хиндемита особенно примечательна в свете чрезвычайной сложности и своеобразия музыкальной системы, в которую выстроились его произведения.
Давайте, для сравнения, рассмотрим «озарение» гораздо более прозаического вида в попытке понять непостижимые образы. Возможно, вы уже видели ранее изображения, представленные ниже. Если да, то вы сразу поймёте, что они собой представляют. Если нет, то они наверняка покажутся вам ничем иным, как непонятным нагромождением пятен.
Если изначально они для вас не имеют никакого смысла, потратьте минуту или две на их тщательный осмотр – если вам повезёт, вы можете испытать довольно восхитительное чувство, когда внезапно их интерпретация «появится» в вашей голове (предупреждение: дальше не читать, пока вы не закончите рассматривать Рисунок 1).
Если вы не видели эти изображения раньше, не сдавайтесь слишком рано. Вы можете внезапно обнаружить, пусть через минуту или две, что они имеют смысл – и когда это произойдёт, они покажутся вам настолько очевидными, что вы зададитесь вопросом: «Почему я не увидел(а) этого сразу?».
Если спустя пару минут вы по-прежнему чувствуете себя озадаченными, вы можете взглянуть на Рисунок 2, представленный чуть ниже.
На изображении слева – далматинец, обнюхивающий землю; на изображении справа – «портрет» коровы. Как только вы их увидите, они перестанут быть для вас просто размытыми пятнами. Если спустя десять лет вы снова наткнётесь на эти изображения, вы тут же признаете на них далматинца и корову.
Когда объект неожиданно «возникает» в вашей голове, вы испытываете чувство внезапного озарения, однако понятия не имеете, как оно возникло. Вдруг хаос превратился в порядок.
Мы понятия не имеем о том, приблизились ли мы к решению задачи или нет, до тех пор, пока нас неожиданно не поразит озарение – поначалу нам кажется, будто мы бесцельно барахтаемся в воде, а затем, если нам повезёт, приходит понимание, как гром среди ясного неба. Проблема решается не последовательностью шагов, приближающих нас к ответу.
Совсем наоборот: цикл мышления крутится снова и снова, исследуя различные возможные структуры без каких-либо признаков прогресса, пока внезапно и в мгновение ока приходит решение проблемы.
Теперь представьте, что вместо того чтобы позволить вам рассмотреть эти изображения в течение нескольких минут, я буду показывать их вам мельком (возможно, на пару секунд) раз в неделю. В конце концов, однажды вы скажете, что на изображении слева увидели далматинца, а справа – печальный взгляд коровы.
Эти мгновения внезапного озарения могут потребовать объяснения; вы спросите: «Почему сейчас изображения имеют смысл, тогда как раньше его не было?».
Возникает естественный ответ: «Должно быть, я бессознательно работал над этими изображениями – и разгадал тайну, даже не подозревая об этом. После этого ответ "прорвался" в сознание, когда я снова увидел изображение».
Однако это далеко не так: тот же самый «прорыв» происходит, когда мы постоянно созерцаем изображение, исключая возможность бессознательного процесса размышлений на заднем плане.
Феномен внезапного озарения проистекает не из бессознательного мышления, а из природы проблемы: поиска значимой интерпретации с несколькими полезными и однозначными подсказками.
Эти внезапные вспышки визуального озарения, которые так легко по ошибке списать на бессознательное мышление, должны заставить нас скептически относиться к бессознательному происхождению других вспышек озарения в математике, науке или музыке. Самоанализ (даже самоанализ гениев) не следует принимать за чистую монету.
Мозг – кооперационная вычислительная машина: огромные сети нейронов коллективно работают над решением одной проблемы. Важно отметить, что цикл мышления происходит шаг за шагом.
Сети нейронов мозга неразрывно взаимосвязаны между собой; следовательно, вряд ли каждая из них занимается только определённым видом задач. Если взаимосвязанные нейроны работают над совершенно разными проблемами, тогда сигналы, которые они передают друг другу, будут разнобойными, и ни одна задача не сможет быть выполнена успешно.
Каждый нейрон понятия не имеет, какие из сигналов, которые он получает, относятся к текущей проблеме, а какие не имеют значения.
Если мозг решает проблемы благодаря кооперации обширных сетей отдельных инертных нейронов, тогда любая конкретная сеть нейронов способна работать только над одним решением одной проблемы за раз.
Решение сложных задач, будь то математические, музыкальные или любого другого рода, является самой антитезой рутинной, специализированной проблемы с конкретной мозговой сетью: наоборот, размышление над такими проблемами требует задействования большей части мозга.
Таким образом, идея, что процесс бессознательного мышления может «протекать в фоновом режиме», пока мы выполняем повседневные дела, является поистине причудливой.
Если отбросить в сторону рутинную и хорошо знакомую деятельность, то цикл мышления может обрабатывать и придавать смысл только одному набору информации за раз.
Пуанкаре и Хиндемит не могли быть правы. Если они проводили свои дни, активно думая о прочих вещах, их мозги не решали ненавязчиво глубокие математические проблемы и не сочиняли сложные музыкальные произведения в течение нескольких дней/недель, после чего выдавали результат в виде внезапного озарения.
Тем не менее, движимые интуитивной привлекательностью бессознательного мышления, психологи потратили много сил в поисках доказательств бессознательной умственной работы.
Однако у других исследователей есть более простое объяснение, которое вообще не предполагает бессознательного мышления.
Давайте рассмотрим, почему человек не мгновенно решает сложные проблемы, в первую очередь.
Особенность таких проблем состоит в том, что их невозможно решить с помощью рутинного набора шагов – вы должны посмотреть на проблемы «под правильным углом», прежде чем вы сможете добиться прогресса (например, в случае с анаграммой вам, возможно, придётся сосредоточиться на нескольких ключевых буквах; в математике или музыкальной композиции пространство вариантов может быть больше и разнообразнее).
Поэтому в идеале правильным подходом было бы плавно исследовать диапазон возможно углов, связанных с проблемой, до тех пор, пока не найдётся подходящий.
Однако всё не так просто: если мы рассматриваем одну и ту же проблему в течение некоторого времени, нам кажется, будто мы застряли или ходим по кругу.
Ментальные тупики возникают, когда нашему мозгу не удаётся найти удовлетворительный анализ или интерпретацию.
Сознательные попытки преодолеть тупик, конечно, часто могут быть успешными: мы отбрасываем одну информацию и фокусируемся на другой. Мы сосредотачиваем внимание на различных подсказках. Мы активно углубляем свои знания, которые, как мы думаем, помогут нам.
Однако слишком часто такие преднамеренные атаки на проблему терпят неудачу. Действительно, мы можем оказаться бесконечно погружёнными в одни и те же ментальные тупики.
Чтобы вырваться из ментальных тупиков, нам нужно взять перерыв. Ясный ум более склонен к успеху, чем ум, наполненный частичными решениями и предположениями, которые явно неудачны. И по чистой случайности мы можем даже столкнуться с подсказкой, которая поможет.
Но, наверное, самый важный аспект отбрасывания проблемы в сторону на время заключается в том, что, когда мы к ней возвращаемся, мы видим её свободной от наших предыдущих неудачных попыток. Часто наша новая перспектива оказывается не более успешной, чем старая, однако у нас всё равно есть шанс на правильную перспективу – кусочки ментальной головоломки вдруг встанут на свои места.
Время от времени, конечно, мысли действительно спонтанно «возникают» в нашей голове – имена, которые мы никак не могли запомнить, вещи, которые мы забыли сделать, а иногда даже решения сложных проблем, с которыми мы боролись. Но это не результат бессознательного, фонового мышления.
Подобное возникает, когда мы на мгновение возвращаемся к размышлениям над старой проблемой, и теперь, освободившись от бесполезных ментальных петель, не позволявших нам сдвинуться с места, мы почти сразу же видим решение, которое ускользало от нас раньше.
Слова «почти сразу же» являются ключевыми: ответ приходит к нам быстро, прежде чем мы осознаем, что вернулись к проблеме.
Это ощущение внезапного озарения никогда не возникает в случае с проблемами, которые, если смотреть под правильным углом, нельзя решить – даже частично – в один миг.
Предположим, я пытаюсь, но не могу посчитать в голове, сколько будет 17 x 17; вероятность того, что когда я буду стоять на автобусной остановке, ко мне внезапно придёт ответ «289!», равна нулю.
Описание Пуанкаре собственного особого метода решения математических проблем объясняет, почему он был особо восприимчивым к блестящим вспышкам озарения.
Его стратегия состояла в том, чтобы выработать контуры решения, без ручки и бумаги, и только потом кропотливо перевести подсказки своей интуиции в символический язык математики с целью проверить и подтвердить их.
Для Пуанкаре было принципиально важно преобразовывать математические проблемы в перцепционные: и с правильной перцепционной интуицией создание доказательства было относительно рутинным, неторопливым делом.
Перцепционная проблема – это как раз та проблема, которую можно решить за один ментальный шаг при условии, что мы сосредотачиваемся только на правильной информации и видим закономерности в этой информации под правильным углом, как в случае с далматинцем и коровой.
Математические мозговые волны Пуанкаре, как и внезапная расшифровка первоначально озадачивающих изображений далматинца и коровы, являются по сути своей перцепционными. Крайне важно, что ни в одном случае внезапное озарение не есть продуктом часов или дней бессознательных размышлений.
Вместо этого, решение приходит в результате одного ментального шага, когда мы снова возвращаемся к рассмотрению проблемы. Освободившись от предыдущего неправильного анализа, по счастливой случайности наш мозг находит правильное решение.
Эта точка зрения прекрасно иллюстрируется одной из самых знаменитых историй о научном озарении: открытие структуры бензола великим химиком XIX века Фридрихом Августом Кекуле.
Мозговая волна поразила его, когда ему приснился сон о змее, которая начала проглатывать собственный хвост. Внезапно Кекуле озарило, что бензол сам по себе может иметь кольцевую структуру, и в скором времени он разработал детальный анализ химической структуры бензольного кольца.
Тем не менее, его моментальное озарение, несомненно, было результатом догадок о том, что структура бензола могла быть кольцевой; и, конечно, ему пришлось проделать много ложных путей, прежде чем прийти к правильному ответу.
В действительности, Кекуле узнал, что получил правильный ответ лишь после того, как тщательно разработал детальную структуру бензольного кольца и убедился, что она работает.
Поэтому «вспышку озарения», возможно, стоит называть «вспышкой догадки».
В тех редких случаях, когда вспышка догадки оказывается оправданной, так легко впасть в иллюзию, что мозг каким-то образом нашёл полноценный ответ и проверил его подробно, прежде чем подбросить сознанию. И если бы это было правдой, то эта цепочка событий, конечно же, потребовала бы включения процесса бессознательного мышления и многого другого.
Но проверка и анализ приходят после мгновенной ментальной вспышки, а не раньше.
Мы могли бы задаться вопросом, как правильная перцпепционная интерпретация приходит к нам в голову. Может ли быть такое, что в то время как мы не способны уделять активное внимание более чем одной вещи за раз, наш мозг подсознательно ищет в ментальных архивах полезные файлы, которые мы можем использовать позже для решения проблемы?
Если это так, тогда на бессознательном уровне Пуанкаре мог копаться в потенциально релевантных битах высшей математики, накапливаемых в течение всей жизни. Затем, когда он возвращался к проблеме, некоторые жизненно важные ключи к её решению всплывали на поверхность в виде вспышки озарения.
Возможно, мозг не способен решить проблему бессознательно, однако бессознательная активация соответствующих воспоминаний может подготовить почву для поиска решения.
Можем ли мы найти доказательства для бессознательного поиска в памяти? Вместе со своими коллегами Элизабет Мэйлор и Грегом Джонсом из Университета Уорвика я несколько лет назад я провёл эксперимент, чтобы проверить, могут ли бессознательные поиски в памяти помочь сознательному разуму.
Вместо того чтобы выбрать глубокие математичские рассуждения, мы предпочли наипростейшую задачу: извлечение знакомых слов из памяти.
Представьте, к примеру, что я попросил вас назвать как можно больше продуктов питания. Несмотря на обширность вашего пищевого словарного запаса, вы, к удивлению, начнёте быстро замедляться. Сначала шквалом последуют названия фруктов, затем выпечки и приправ. После этого вы будете делать всё более продолжительные паузы, пытаясь вспомнить.
А теперь, допустим, я попрошу вас назвать как можно больше стран. И хотя в мире насчитывается примерно 200 стран, признанных Организацией Объединённых Наций, большинство из которых вам знакомы, вы, опять же, будете испытывать проблемы с тем, чтобы их сразу вспомнить.
Но что, если я попрошу вас назвать как можно больше продуктов питания и стран? Единственный способ сделать это – сосредоточиться на некоторое время на еде, а затем перейти к странам, когда вы начнёте испытывать трудности с тем, чтобы вспомнить названия продуктов, после чего снова переключиться на еду, когда страны закончатся – и так далее.
Это интересно само по себе и, возможно, указывает на то, что наши воспоминаия организованы таким образом, что продукты питания связаны с другими продуктами питания, а страны связаны с другими странами.
Но эта стратегия переключения также любопытна по другой причине: она даёт возможность узнать, насколько далеко мы способны продвинуться в поиске по категории, которую мы в данный момент не генерируем.
Если бессознательное мышление не является возможным, то любая фоновая деятельность в наших ментальных архивах полностью исключается. То есть, если мы ищем в нашей памяти названия продуктов питания, мы не можем одновременно искать страны, и наоборот. Если бы это было так, то мы бы генерировали названия продуктов или стран быстрее, чем мы можем.
Вместо этого, предположим, что пока мы сосредотачиваем своё сознание на генерировании названий продуктов питания, бессознательные ментальные процессы поиска работают в фоновом режиме, формируя цепочку стран. Затем, когда мы переключаемся на страны, у нас появляется возможность быстро загрузить их – нам не нужно искать их заново, потому что бессознательный поиск их уже выявил.
Если бы одновременный поиск продуктов питания или стран был бы на самом деле возможен, то скорость, с которой мы генерировали бы ответы по обеим категориям, должна была бы быть значительно больше, чем скорость, с которой мы способны генерировать ответы по той или иной категории.
При широком диапазоне тестовых стимулов результаты были однозначными: нет абсолютно никаких признаков того, что мы можем искать Х, когда в текущий момент мы думаем об Y – и наоборот.
Как только мы переключаемся с поиска одной категории на поиск другой, все процессы поиска первой категории, кажется, внезапно прекращаются.
И хотя в случае с бессознательным процессом было бы крайне выгодно работать в фоновом режиме, нет абсолютно никаких доказательств, что это возможно.
Активное бессознательное, способное увеличить силу нашего ограниченного сознательного разума, было бы замечательным благом, работающим в фоновом режиме над бесчисленными трудными проблемами, пока мы живём обычными жизнями. Но бессознательное мышление – это не более чем миф, каким бы очаровательным он ни был. опубликовано econet.ru.
Nick Chater
Если у вас возникли вопросы, задайте их здесь
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet
Источник: https://econet.ru./
Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Добавить комментарий