Психолог Элисон Гопник: Как работает мышление ребенка

Что общего у маленьких детей и ученых, как работает мышление ребенка и почему новокаледонский ворон — самая умная птица на свете...

Психолог, профессор Калифорнийского университета в Беркли и автор книг Элисон Гопник объясняет, что общего у маленьких детей и ученых, как работает мышление ребенка и почему новокаледонский ворон — самая умная птица на свете.

Что происходит в голове у ребенка? Если бы вы задали этот вопрос 30 лет назад, большинство людей, включая психологов, ответили бы, что сознание ребенка иррационально, нелогично, что ребенок эгоцентричен, не может смотреть на вещи глазами другого человека или понимать причинно-следственные связи.

За последние 20 лет возрастная психология абсолютно перевернула эту картину.

Маленькие дети — это институт исследования и развития человечества

Так, в каком-то смысле, мы думаем, что мысли этого ребенка подобны размышлениям великих ученых.

Одна из тем, над которой ребенок, возможно, задумывается, звучит примерно так: «Что происходит в голове у другого ребенка?».

В конце концов, одна из самых сложных задач для нас всех — понять, что другие люди думают и чувствуют. И, может быть, сложнейшая задача — осознать, что чувства и мысли других людей могут в какой-то степени отличаться от наших собственных.

Любой, кто интересуется политикой, может подтвердить, насколько сложно бывает другим людям это понять.

Мы хотели узнать, могут ли младенцы и маленькие дети понять эту глубокую мысль о других людях. И вот вопрос: как спросить их об этом?

Младенцы ведь не говорят, а если попросить трехлетнего ребенка рассказать, о чем он думает, то получишь прекрасный поток сознания на тему пони, дней рождения и всего такого. Так как же нам задать этот вопрос?

Палочкой-выручалочкой для нас стала брокколи. Мы дали маленьким детям две тарелки с едой: на одной была сырая брокколи, на другой — вкуснейшее печенье в форме рыбок.

Все дети, даже в Беркли, любят печенье и не любят сырую брокколи. Так вот, одна из моих студенток, Бетти Рапачоли пробовала еду из каждой тарелки, а потом показывала, нравится ли ей эта еда или нет.

В половине случаев она вела себя так, будто ей понравилось печенье и не понравилась брокколи — так же поступил бы на ее месте ребенок или любой другой нормальный человек.

Но в другой половине случаев она пробовала брокколи и говорила: «Ммм, брокколи, я съела брокколи, ммм». А потом брала немного печенья и говорила: «Ой, фу, печенье, я съела печенье, фу». То есть вела себя прямо противоположно ожиданиям ребенка.

Вместо того чтобы смотреть на детей как на недовзрослых, мы должны думать о них как о другой стадии развития того же вида — как о чем-то вроде гусениц и бабочек.

Мы провели этот тест на детях в возрасте от 1 года и 3 месяцев до 1,5 лет. А потом она протягивала руку и просила: «Дай мне что-нибудь».

Итак, вопрос: что давали ей дети? То, что им нравилось, или то, что нравилось ей?

Любопытно то, что полуторагодовалые дети, едва умеющие ходить или говорить, отдавали ей печенье, если ей нравилось печенье, и брокколи, если ей нравилась брокколи.

С другой стороны, дети 1 года и 3 месяцев долго наблюдали за тем, что она показывает, как ей нравится брокколи, но не могли этого понять. И после того, как они долго смотрели на это, они отдавали ей печенье, потому что думали, что оно всем нравится.

Из этого следуют две замечательные мысли.

Первая: полуторагодовалые дети уже владеют глубоким пониманием того, что людям не всегда нравятся одинаковые вещи. Более того, они чувствуют, что должны помочь человеку и дать ему то, что он хочет.

И еще замечательнее то, что дети 1 года и 3 месяцев не знают этого. Поэтому можно предположить, что полуторагодовалые дети поняли эту глубокую, важную мысль о человеческой натуре всего за три месяца.

Таким образом, дети знают и выучивают больше, чем мы когда-либо предполагали. И это одно из сотен подобных исследований, проведенных за последние 20 лет.

Почему дети так много изучают, и как возможно выучить так много за такой короткий срок?

Ведь если взглянуть на ребенка поверхностно, то он кажется довольно бесполезным существом.

Во многих случаях так и есть: потому что мы вынуждены вкладывать в них много времени и сил — только для того, чтобы они жили.

Но если мы обратимся к эволюции за ответом на вопрос, почему мы тратим столько времени на заботу о бесполезных детях, окажется, что у нее есть ответ.

Существует связь между тем, как долго длится детство у животного определенного вида, и величиной его мозга по отношению к телу, тем, насколько животное умно и как хорошо умеет приспосабливаться.

Примером могут являться вороны, грачи и другие семейства врановых — невероятно умные птицы.

В каком-то смысле они такие же умные, как и шимпанзе. Ворон даже появился на обложке журнала Science — ведь он научился использовать инструмент для добычи пищи.

А куры, как и утки, гуси и индейки обычно глупы как пробки. У них очень хорошо получается клевать корм — и ничего больше.

В какой-то момент обнаружилось, что птенцы новокаледонского ворона очень долго остаются птенцами. Мамы кормят их, вкладывая в их раскрытые клювики червяков, в течение двух лет, что по птичьим меркам довольно большой период. В то время как цыплята вырастают за пару месяцев.

Выходит, что детство — ответ на вопрос, почему ворон попадает на обложку научного журнала, а курица — в суп.

Продолжительность детства, безусловно, как-то связана со знаниями и обучением. Но как бы мы это объяснили?

Некоторые животные — такие, как курицы, — идеально подходят для выполнения какого-то одного действия. То есть они отлично справляются с клеванием зерна в определенной обстановке.

Другие — как вороны — ни в чем особенно не выделяются, но они крайне здорово обучаются законам других различных обстановок.

Разумеется, мы, люди, далеко ушли в развитии от ворон. Наш мозг относительно нашего тела гораздо больше, чем у других животных.

Мы умнее, мы лучше приспосабливаемся, можем большему научиться, выживаем в различных ситуациях, наш вид распространился по всему земному шару, и мы даже вышли за его пределы — в космос. И наши дети зависят от нас гораздо дольше, чем детеныши других видов животных.

Есть теория, что эта политика раннего обучения — крайне мощная стратегия преуспевания в нашем мире. Но у нее есть один большой недостаток, который заключается в том, что, пока все не выучишь, ты беспомощен.

Вы же не хотели бы оказаться в ситуации, когда на вас нацелился мастодонт, а вы рассуждаете: «Использовать мне рогатку или копье?».

Такие вещи лучше знать до того, как мастодонт вообще появится. И тем, как эту проблему решила эволюция, оказывается разделение труда.

Дело в том, что у нас есть период детства, период защищенности. Нам ничего не нужно уметь. Все, что нам нужно, — это учиться.

А потом, в зрелом возрасте мы можем все, чему научились в детстве, применять в большом мире.

Если мы посмотрим на мир с такой точки зрения, то получится, что младенцы и маленькие дети — это как институт исследования и развития человечества.

Это защищенные счастливчики, которые имеют возможность просто учиться и придумывать новое, а мы — производство и маркетинг.

Мы берем то, чему научились в детстве, и воплощаем это в жизнь.

С другой стороны, вместо того чтобы смотреть на детей, как на недовзрослых, мы должны думать о них как о другой стадии развития того же вида — как о чем-то вроде гусениц и бабочек. 

Только дети — это прекрасные бабочки, порхающие по саду и исследующие его, а мы гусеницы, ползущие по длинной, узкой дорожке нашей взрослой жизни.

Если это правда, если дети созданы для обучения — а эволюция доказывает, что именно для того они и созданы — следует полагать, что они обладают мощными механизмами восприятия и обработки новой информации.

Детский мозг представляется мощнейшим компьютером на земле.

Преподобный Томас Байеа, статистик и математик ХVIII века, предложил математическую модель, основанную на теории вероятности, описывающую то, как ученые совершают открытия.

Прежде всего ученые выдвигают свое предположение — гипотезу. Они ее проверяют, находя доказательства в ее пользу. Доказательства заставляют их изменить гипотезу. Затем они проверяют новую гипотезу — и так далее.

Байес показал этот путь математически. А математика — основа лучших программ по обучению, которые у нас есть. И приблизительно 10 лет назад я предположила, что дети могут действовать согласно той же схеме.

Я думаю, что дети выполняют эти сложные вычисления с условной вероятностью, повторяя их раз за разом, чтобы понять, как работает мир.

Чтобы проверить эту гипотезу, мы использовали так называемый «световой детектор». Это коробка, которая светится и проигрывает музыку, когда на нее ставят определенные предметы. Используя этот простой механизм, наша лаборатория провела много исследований, которые показали, как хорошо дети справляются с обучением.

Я расскажу только об одном эксперименте, который мы провели с моим студентом Тумаром Кушнером.

Если бы я показала вам этот детектор, вы бы подумали, что для его работы необходимо положить на него брусочек. Но на самом деле все не так просто.

Если вы помашете брусочком над детектором, детектор активируется два раза из трех. В то время как если вы сделаете разумную вещь — положите брусочек на детектор, — он активируется только в двух случаях из шести.

Таким образом, менее разумная гипотеза подтверждается большими доказательствами. Помахать брусочком эффективнее, чем просто положить его.

Вот что мы сделали. Мы показали четырехлетним детям пример и попросили их повторить. И, конечно, четырехлетние дети использовали это знание, чтобы применить правильную стратегию и помахать брусочком над детектором.

В связи с этим у меня есть два вывода: первый — этим детям всего 4 года, как вы помните. Они только учатся считать. Но подсознательно они проводят эти сложные вычисления, которые дают им данные по условной вероятности.

И другая очень интересная вещь — через доказательства дети проводят гипотезу об устройстве мира, что нам кажется невероятным.

Другие тесты, проведенные в нашей лаборатории, доказывают, что дети приходят к менее очевидной гипотезе лучше, чем взрослые, которым мы давали то же самое задание.

Что значит быть таким существом? Каково быть прекрасной бабочкой, за две минуты, проверяющей пять гипотез?

Если вернуться к тем же психологам и философам, многие из них говорили, что младенцы и маленькие дети едва ли обладают сознанием, если вообще обладают. Я же думаю, что верно прямо противоположное утверждение.

Я думаю, что дети и младенцы гораздо сознательнее нас, взрослых.

Внимание и сознание взрослого человека напоминает прожектор. Если происходит нечто, что мы полагаем относящимся к делу или значимым, мы все свое внимание переключаем на это.

Наше сознание концентрируется на одной вещи и выделяет ее особенно ярко, оставляя остальное в темноте. И мы даже знаем, как мозг это делает.

Итак, когда мы обращаем на что-то внимание, префронтальная кора нашего головного мозга, отвечающая за исполнение процессов, посылает сигнал, делающий малую часть нашего мозга более гибкой, пластичной, направленной на обучение, и отключает активность остальной части мозга. Наше внимание очень сфокусировано, направлено на одну цель.

Если мы посмотрим на младенцев и маленьких детей, то увидим нечто абсолютно иное. Думаю, сознание младенцев и маленьких детей напоминает маяк, а не прожектор.

Младенцы и маленькие дети очень плохо концентрируются на одной вещи. Но очень хорошо воспринимают множество информации из различных источников одновременно.

И если действительно взглянуть на их мозг, то можно увидеть, что он заполнен этими нейротрансмиттерами, включающими обучаемость и пластичность, но блокировки пока не ставятся.

То есть, когда мы говорим, что дети не умеют концентрироваться, мы в действительности имеем в виду, что они не умеют не концентрироваться.

Они не умеют отвлекаться от множества интересных вещей, которые могли бы им что-то поведать, для них важно даже просто смотреть на них.

Это вид концентрации, сознания, который мы ожидаем от бабочек, созданных для обучения.

Итак, если мы хотим немного приблизиться к пониманию того, как работает детское сознание, лучшим способом, я полагаю, будет подумать о тех случаях, когда мы оказались в ситуации, в которой никогда не были — влюблялись в кого-то нового, попадали в город, где никогда не бывали.

И что же происходит?

Наше сознание не сужается, а расширяется, и те три дня в Париже кажутся более наполненными впечатлениями, чем месяцы обычной жизни, где мы ходим, говорим, посещаем собрания факультета в нашем городе.

Так что же значит быть ребенком? Это как влюбиться в Париже в первый раз после трех двойных эспрессо.

Это прекрасно, но заставляет просыпаться от плача в три часа утра. Хорошо быть взрослым, да?

Не хочу слишком долго говорить о том, какие дети замечательные. Взрослым быть тоже хорошо. Мы можем сами завязать себе шнурки и переходить улицу без помощи.

И это очень разумно с нашей стороны, что мы вкладываем много сил в то, чтобы научить детей думать, как взрослых.

Но, если мы хотим быть похожими на тех бабочек, быть открытыми для новых впечатлений, знаний, инноваций, иметь хорошее воображение, быть творческими, может, хотя бы иногда мы, взрослые, должны научиться думать, как дети.опубликовано econet.ru.

Если у вас возникли вопросы, задайте их здесь

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet